Виктору Петровичу было уже далеко за сорок, но несмотря на это, год назад он пошёл добровольцем на СВО. В своё время Виктор окончил филологический факультет университета, а последнее время преподавал историю в одном из колледжей СПб. Именно поэтому, а ещё за то, что он с лёгкостью профессионально разбирался в любом возникающем в разговорах вопросе, ему был дан позывной – «Философ». Правда молодые бойцы, которым по возрасту он годился в отцы, в простом общении называли его уважительно – Петрович. Впрочем, и не только они.

Виктор оторвал взгляд от разреза прицела пулемёта, выставленного в небольшом углублении окопа. Он протёр кулаком глаза и вновь прильнул к нему. Ничего подозрительного не было. Недавно от ребят, запускающих «птичку», пришло сообщение, что в лесополосе, которая находилась, как раз перед ними, метрах в ста, они заметили какое-то шевеление. Возможно - передвижение солдат ВСУ. Это вполне могла быть очередная диверсионная группа противника.

К нему подошёл командир подразделения с позывным «Батя».

— Ну, чего? Видать «нациков»?

— Все глаза просмотрел. Тишина.

— Во, и у ребят тоже тишина, «ёё, мазай». Ладно, пошли чайку глотнём, а то у тебя уже глаза все красные. «Технарь» за тебя на всякий случай поглядит.

«Батя» показал стоящему рядом с ними бойцу на пулемёт и вместе с Виктором направился в сторону землянки. Там уже находился «Малой», самый юный из солдат его подразделения. Вошедшие расположились за столом.

— «Малой», — по-отечески проговорил «Батя», — сваргань нам с «Философом» по чайку.

— Может и перекусим заодно? — с надеждой в голосе спросил «Малой».

— «Философ», ты глянь на него, — с усмешкой, ласково ответил «Батя», — такой худющий, и куда в него только лезет?

— У меня, «Батя», между прочим, организм молодой, растущий. Ты что, командир, для собрата по оружию тушёнку пожалел?

— Ты смотри, «ёё, мазай», он ещё и огрызается, мелочь пузатая, —¬ сказал «Батя», состроив грозную гримасу, но затем снова улыбнулся, — шуткую я. «Малой», не переживай. Она там в коробке, которую позавчера волонтёры подогнали, в углу. Вскрывай и ни в чём себе не отказывай. Тока сначала чайник поставь.

«Малой» поставил на импровизированную печку чайник и, вытащив из коробки банку тушёнки, стал с удивлением её рассматривать.

— Ничего себе! На банке-то СССР написано. Она чего в застое ещё сделана, не протухла случаем?

— В застое? Сам ты быстрее стухнешь, «ёё, мазай», чем то, что в Союзе сделано было. Эта, блин, из современных, вот эта завсегда завонять может

— «Батя», я конечно понимаю, что вы с Петровичем, настоящие «динозавры», из тех времён, — проговорил «Малой», вскрывая армейским ножом банку, — но всё равно, теперь-то жизнь по любому лучше, чем тогда, верно, Петрович? Если посмотреть на это с философской точки зрения.

Виктор попытался ответить, но не успел и рта раскрыть, как «Батя», опередив его, со злыми нотками в голосе заметил.

— А ты откель знаешь? Это тебе из-за кордона их пид..ы напели?! Ты нам ещё про западную дерьмократию тут расскажи, «ёё, мазай»! Про тех – кто вам молодым все мозги зас…ет! — прямо на глазах начал закипать «Батя», — Если бы не «меченный» с «алконавтом», «ёё, мазай», предатели хреновы страну продавшие, то мы бы сейчас – славяне славян не гробили, вот тогда и вы поняли бы где лучше жилось. Раньше ни одна шавка мерзопакостная из-за бугра даже тявкнуть на нас не могла, «ёё, мазай»! Даже эти извращенцы звёздно-полосатые! Скажи, Петрович!

Виктор, видя, как наливаются злобой глаза «Бати» и стараясь не накалять обстановку, ничего не ответил, а лишь утвердительно махнул головой. Зато у «Малого», после такой тирады командира, даже армейский нож завис в воздухе над такой вожделенной банкой тушёнки, и он решил его успокоить.

— «Батя», так я и не спорю. Я просто так спросил, — примирительно промолвил «Малой», — меня тогда и на свете-то не было.

— А, раз не бЫло, то нечего и рассуждать. Выискался тут, «ёё, мазай». Лучше ему теперь видите ли! Скоро с такими темпами, вы – молодёжь, вообще историю страны нашей знать не будете. Да, что с вас взять, — горестно махнул он рукой, — бэтмэном, да порнухой на телевизионной «ниве» взращённые.

«Малой», открыв, наконец, банку с тушёнкой, понюхал её содержимое. Тушёнка оказалась видимо хорошей, и он, присев за стол, улыбнулся.

— А порнуха-то здесь при чём, «Батя»? Я виноват, что молодой ещё, и очень даже не против на голых тёток поглазеть, — сказал он, лихо поглощая тушёнку.

Затем, искоса посмотрев на командира, продолжил, пытаясь скрыть улыбку.

— В отличии от некоторых.

— Ишь ты щелкопёр безусый, ты кого подколоть решил? — сказал «Батя», беззлобно шлёпнув его по затылку, — я таким, как ты ещё фору дам,»ёё,мазай». У нас в молодости, когда пацан видел, что у девчонки юбка от ветра задралась, пуговицы на ширинке на раз-два отлетали, а у вас?

«Малой» рассмеялся.

— У нас? У нас и пуговиц-то на ширинках нет, только молнии.

— Во-во. Смейся, паяц. У вас с таким телевидением к двадцати пяти годам уже всё «на пол шестого» в штанах будет. Потерянное поколение. Я бы из вас …

Тут всё-таки не вытерпел Виктор и перебил его на полу слове.

— «Батя», ну чего ты к нему привязался. Не в этом дело. Нормальное сейчас поколение. Другое, но нормальное. У нас вон половина бойцов молодые ребята, а могли бы у мамкиной юбки сидеть, или женой и детьми прикрываться. Просто другие они.

Он взял сигарету и, переминая её пальцами, посмотрел на «Малого».

— Ну, а если серьёзно, по поводу той жизни, в СССР, я тебе так «Малой» скажу: если предложили бы сейчас мне квартиру на комнату в камуналке, машину на велосипед, поездки за границу на отдых дикарём, в лесу, в палатке, чтобы только опять там, пусть ненадолго, в Союзе очутиться, ни секунды бы не задумался. Самоё большое, о чём я в жизни жалею, что внуки мои никогда не прочувствуют, что это за страна такая великая была – СССР. Иногда сердце от этого на изнанку выворачивается.

— Так, что в этом хорошего? Без квартиры, без машины, — задал вопрос «Малой», вылавливая кусочками хлеба остатки тушёнки на дне вмиг опустошённой банки.

Виктор закурил и задумчиво взглянул на него.

— Понимаешь, «Малой», тогда мы все уверены в завтрашнем дне были, счастливы были, по-настоящему. Знали, что в Великой стране живём, и она нас в обиду не кому не даст. Правда и сейчас мы с Россией, как кость у американцев и сателлитов их в горле. Не слоновая конечно, пока, но далеко и не куриная, как в девяностых. После победы в Великой Отечественной вся Европа восточная с нами в дружбе жила, памятую о том, кто их от фашистов освободил. А в девяностые, когда страну развалили, Запад быстренько смекнул, что делать надо, и мозги всем людям этих стран и республик, от нас отколовшихся, окончательно промыл, да и по нам лихо прошёлся. Они их мозги русофобией, да толерантностью заполнили, вот и перестали представители нового поколения мыслить самостоятельно и память ворошить, а мозг, как известно, за ненадобностью атрофируется. По недоумию это было сделано, из-за амбициозности, или от жажды власти непомерной – это уже без разницы. Это пусть историки разбираются. Ведь получается, как? То, за что наши деды и прадеды кровь в Великой Отечественной проливали, всё профукано. Потому и приходится нам сейчас воевать. В СССР нам такого и в страшном сне присниться не могло. Как-то так, «Малой».

— Вот умеешь ты, «Философ», всё так красиво и доходчиво сказать, и даже без мата, «ёё, мазай»! — уважительно проговорил «Батя» и, повернувшись к «Малому» продолжил, — учись пацан, пока умный человек тебе мысли разумные втолковывает. Вот говорила мне мама в детстве: «учи английский», так нет! Я вместо учёбы после восьми классов в шахту спустился, как батя мой. Так до четырнадцатого года из неё считай и не вылазил. Но всё равно своё мнение имею.

«Батя» посмотрел на «Малого», который чуть ли ни языком пытался вылизать банку изнутри. Хотел что-то сказать, но тут со словами: «Тук-тук, и хто тут в теремочке поживает», в землянку буквально ввалился боец с позывным «Шаланда», который он оправдывал минимум по двум причинам. Во-первых, он был родом из Одессы, а во-вторых имел огромные габариты.

Он сразу плюхнулся на свободный табурет. Стоять в полный рост ему было не удобно, так как стоя он упирался бы головой в бревенчатый потолок.

— ЗдорОво мужики! — проговорил он, расстёгивая бронежилет, — мине так представляется, шо в ваших апартаментах происходил какой-то задушевный разговор. Я за десять метров до вашей берлоги слыхал громкие стенания по воспитанию сего достопочтенного юноши. Мине так представляется, шо и я могу шо-то сказать за ваш разговор. А перед уходом буду вам за то - делать информационный гешефт.

Он наконец умудрился стянуть с себя бронежилет и, глубоко вздохнув, уставился удивлённо на «Малого».

— «Батя», ви шо с мозгами разминулись? Зачем ви имеете заставлять этого достойного юношу облизывать пустую тару?

— «Шаланда», «ёё, мазай», — ответил ему «Батя» в унисон, — этот, как ты выражаешься, достойный юноша, ест в три раза больше чем ты, при этом весит в три раза меньше чем ты. И вообще, ты чего пришёл? У тебя во взводе дел мало?

— Не кипешуй, командир, «Шаланда» своё дело знает. Я как раз до «Малого» и пришёл

— Чего тогда броник снял, похалявить вместо службы решил?

— Нету, таки, как я посмотрю, в тебе «Батя» ни грамма душевности. Маловата кольчужка мне, все подмышки натёр. Мине, теперь руки можно только вверх держать, а я так не можу, нацики неправильно поймут. Ведь истинный одессит положение руки вверх ни от одного поца не примет.

— «Малой»-то тебе зачем?

«Шаланда» внимательно посмотрел на «Малого», наливающего кипяток из чайника в кружки, и проговорил:

— «Малой», и мине кружечку накати.

Затем вновь повернулся лицом к «Бате» и продолжил:

— Тут пацан знакомый с пятого десантного прибёг. Им напротив нас надо за лесополосу поглядеть. Они чего-то там удумали. Мине не взяли. Сказали нужен маленький, глазастый и шустрый, а тобой, говорят, тольки «леопёрдов» в лобовой пугать. Вот я о «Малом» и вспомнил. Ежели ему нужны от вас какие слова наставления, то их у мине есть. Я сам лекбез ему по пути расскажу, только за тему подскажите.

— Обычная тема, политическая, — сказал «Философ», пытаясь подавить в себе желание рассмеяться, — выясняем, когда лучше было жить, с кем и как дружить, и что с гнилым западом делать, чтобы он ни на страну нашу, ни на умы молодёжи не посягал?

— Таки, это проще пареной репы, граждане дорогие. Мине так представляется, то, шо имело влететь мне в ухи - полная ерунда, — с вечной улыбкой на лице, произнёс «Шаланда», — ви хотите получить ответы на такие простые вопросы? Таки, пожалуйста, их у меня есть.

«Шаланда» выпучил вперёд грудь, и на секунду задумавшись, скорчил серьёзную гримасу на лице.

— Я имею вам сказать так. Не успеет ешо тётя Соня, торгующая кефалью на привозе, похоронить своего пятого мужа, как и накроется медным тазом уся Америка с её зелёными фантиками. И тогда, никого им подкупать нечем будет и никого баламутить тоже не можно будет. И усё на свои места за раз встанет. И пусть, таки, вас больше не волнует этих глупостей.

Все рассмеялись, а «Малой» чуть не разлил чай из кружек, которые поставил перед сидящими за столом бойцами.

— Молодец, Одесса, — проговорил «Батя».

Именно так, после очередного выданного «Шаландой» словесного шедевра на сленге его родного города, называли его окружающие.

— Просто и доходчиво, «ё, мазай»! Тут мы их голыми руками и возьмём, и всё, что в девяностых профукано назад вернём! А таких, как «Горбатый» с Борей, пусть и посмертно, судить будем! Что скажешь, «Философ»?

— Возможно в чём-то он и прав, но …, — задумчиво, с серьёзностью в голосе произнёс Виктор, пригубив чай из кружки, — не так всё просто с Америкой. Уж больно хитрожопые они, вернее всего выкрутятся. Конец, скажут долларам, но мы не виноваты - это всё русские. Типа, Петров с Башировым станки их все печатные поломали. Поэтому будет теперь у нас в заменах доллара - цифроголубовалютный «ДУЛЯр», и всё! Все страны, кто на них молился в глубокой клоаке окажутся! Тогда-то возможно и задумаются наши бывшие, стоит ли под них снова ложиться? И если мы крепко на ногах стоять будем, то они сами к нам назад потянутся. Уже наплевать, как это называться будет: новый Варшавский договор или Государство Дружественных Независимых стран, или ещё как. Главное, мы снова сильными вместе станем, и никто даже вякнуть на нас не посмеет.

— Хорошо бы так, конечно, — мечтательно произнёс «Батя», — правда, ты сейчас больше на сказочника похож, чем на философа, «ёё, мазай»! Хотя …

— А почему именно Варшавский? Ведь «пшеки», как и прибалты нас больше всего ненавидят, каждый второй наёмник у «укропов» из них будет. Чего-то любви у них и прочих «бывших» к нам не особо наблюдается, — снова встрял в разговор «Малой», с сожалением глядя на пустую банку тушёнки, стоявшую перед ним на столе, — так и смотрят, как бы нагадить по больше. А ты, Петрович, говоришь, что сами, добровольно назад попросятся. Смешно.

— «Малой», открой уши шире. Они же хочут тебе сказать про то, шо настанет, яки заглянуть за былые времена. А вот ежели за ненависть тех хохлов, ляхов, да стран «шпротных» разговоры разговаривать, таки, за раз нам класть на их с прибором. Не глядя на то, шо, чем меньше клопы, тем вони за всю округу больше будет, ежели мы только поимеем желание их раздавить.

— Почему «шпротных»? — не отрывая взгляд от пустой банки, спросил «Малой».

«Батя», переглянулся с сидевшими за столом и, проследив за его взглядом, неожиданно громко крикнул:

— Прилёт!! Ложись!!

«Малой», оторвав, наконец, взгляд от банки вскочил, как ужаленный с табуретки и плашмя растянулся на полу. Все в один голос рассмеялись, а «Малой» поднялся с пола и, отряхивая брюки, смущённо произнёс:

— Ну и шуточки у тебя, «Батя».

— И об чём тут речь? Ты ту банку таки сгипнотизировал, словно тот удав на кролика, — как можно серьёзнее проговорил «Шаланда», — ежели бы «Батя» не крикнул, то она прямо на столе рванула бы, яки та мина, шо вчера «леопёрда» очередного от «Гансов» от души захреначила. Вот мине и интересует знать, хто бы имел тогда за честь нас в этой землянке похоронить?

«Малой» сел на табурет и демонстративно отвернулся.

— Это тебе за вопросы твои глупые, — сквозь смех проговорил «Батя», — у тебя похоже в школе по истории «пара» была, а может «банан»?

— Твёрдый трояк, — обиженно возразил «Малой».

— Трояккк, — передразнил его «Батя», — врёшь, поди, «ёё, мазай»? Допустим про «шпроты», главную гордость латышей ты можешь и не знать, так как даже этого последнего достоинства они давно лишились, но про страны «Варшавского Договора», даже я со своими восьмью классами знаю, «ёё, мазай».

— Даааа! — протянул «Философ», смахнув появившиеся от смеха слёзы с глаз, — «Болонская» закордонная система в действии.

— Слышь, «Шаланда», а чего ты там про гешефт заикался? — вспомнив его заход в землянку, спросил «Батя».

— Об чём речь. Я, таки, и повторю лично для вас, шо прибёг до мине пацан знакомый с пятого десантного. Он и рассказал историю про солдатика, шо вчера у ихнего окопа прихватили. Еле до своих довели.

— Сильно сопротивлялся? — спросил заинтересованно «Философ».

— Не смеши мою бабушку, Петрович. Он со страху, так обтрухался, шо ближе, чем за три метра до него подойти не можно было. Поначалу хотели вообще до своих отправить, но пожалели. Ведь они могли это за химическую атаку понять и просто кончить бедолагу. Опосля того, как ему омыться дали, допрос стали делать: шо же он, так испугался и так обфоршматился, шо помимо формы и броник пришлось выкинуть, якой запах стоял. Таки, он, як на голубом глазу, такое за ихних командиров рассказал …, Люська Арестович со своими сказками отдыхает. Типа, мы своих трёхсотых добиваем и съедаем, шо бы статистику по убитым перед западом до дяди Вовы не портить. А после, говорят, извилины свои в мозгах, если таковые в наличии имеют место присутствовать, в спираль заверните и подумайте, и шо они, то есть мы, в таком случае за вас устроят?

— Неужели верят? — удивлённо спросил «Малой», — не может быть!

— Это кино такое, когда тебя ещё в проекте не было, с таким названием крутили. А тута тебе не фильма какая, а правда жизни. За шо купил, за то и продаю.

— Дааа! — протянул «Философ», — тут, похоже, клиника. Это скорее всего из современного кинематографа – «Тупой, ещё тупее».

Общий смех прервала запищавшая рация «Бати», лежавшая на столе. Он включил её на приём.

— «Батя», это «Игрок», слышишь меня?

— Слышу, «Игрок», что там у вас?

— Птичку запустили, у вас в лесополосе напротив опять движуха какая-то. Будьте повнимательнее.

— Понял «Игрок». Спасибо за инфу.

Батя выключил рацию и выдохнул.

— Ну вот, попили спокойно чайку, «ёё, мазай». «Малой», собери кружки и в распоряжение «Шаланды», а нам пора «нациков» пасти. Сначала пойдём с ними разберёмся, а дальше будем поглядеть про остальных, нас покинувших.

— Боец «Малой», шевели булками, нас, таки, ждут великие дела, — пробасил «Шаланда», с трудом застёгивая на себе бронежилет, — грузите ноги, юноша.

Проходя мимо «Шаланды» к выходу, «Батя» на секунду остановился и тихо произнёс:

— Ты, это …, если риск большой, не отправляй его, придумай что-нибудь другое. Ты мне головой за «Малого» отвечаешь, усёк?

— Таки, точно, командир!

— То-то же, «ёё, мазай».

В этот момент недалеко от землянки раздался взрыв. Все на несколько секунд замерли. Но больше взрывов не последовало.

— Похоже, одиночный, сто двадцать пятый, — уверенно произнёс «Батя». Пошли.

Когда он уже собирался выйти из землянки, «Шаланда», в ожидании «Малого», сделал серьёзное лицо и окликнул его.

— «Батя», простите мине за излишнюю назойливость, но я имею сказать вам, пару слов. Похоже шо у вас в землянке имеет место быть вражья прослушка.

«Батя» обернулся с озадаченным видом.

— С чего?

— Таки, ВСУшники услышали лекцию за нашего «Философа», осерчали и давай палить на нашу голову.

Все, кроме «Бати» рассмеялись.

— Трепло ты был, одессит хренов, треплом и помрёшь, «ёё, мазай», — не зло проговорил «Батя».

— Типун тебе на язык, — весело ответил «Шаланда».

— Всё, хорош балагурить, — серьёзно сказал «Батя», — собрались с мыслями, и на выход.